чувствовать облегчение в своей водной гостинице.
Я не знаю, сколько времени я потратил, глядя на отгрузку в Принцевом доке и размышляя относительно их прошлых путешествий и будущих жизненных перспектив. Некоторые только что прибыли из самых дальних портов, потёртые, побитые и недееспособные, а другие, словно в насмешку, нарядные, весёлые и блестящие, готовые выйти в море.
Каждый день у «Горца» появлялся новый сосед. Чёрный бриг из Глазго со своей командой трезвых шотландских колпаков и своим степенным, цветущим по виду шкипером, мог смениться весёлым французским двуполым цветком, его баком, отзывающимся эхом песен и квартердеком, пружинящим под буйным танцем.
С другой стороны, возможно, что великолепный нью-йоркский лайнер, огромный, как семидесятичетырёхпушечный корабль, предвосхищая идеи Миварта и Делмонико в отношении кораблей, уступил бы путь сиднейскому судну для эмигрантов, берущему на борт живой груз, состоящий из пастухов с Грампианских гор с тем, чтобы вскоре высадить их толпы на холмах и низинах Нью-Холланда.
Мне были особенно рады и всячески угождали на многих малых каботажных корабликах, построенных как шлюпы и по размеру ненамного больше катера, но с широкими бортами, окрашенными в чёрный цвет и несущими красные паруса, которые смотрелись так, как будто они были протравлены и покрашены на кожевенном заводе. Эти малыши со своими грузами всё время пересекались с судами, курсирующими в Америку и обратно, и, расположившись по пять или шесть рядом с высокими корпусами американцев, напоминали стайку красных муравьёв возле туши чёрного буйвола.
Когда они находятся в загруженном состоянии, то выглядят смешными маленькими корабликами, чья палуба стоит вровень с водой, а груз плотно расположен под люками, и часто, когда на реке дул свежий ветер, я видел, что они, летя по волнам, становятся почти невидимы, если бы не мачта с парусом и человек за румпелем.
Было занимательно наблюдать за самомнением шкипера какого-нибудь из этих крошечных судов. Он воплощал собой весь дух адмирала, стоящего на корме трёхпалубного судна и, несомненно, таким сам себя и мнил. А почему нет? Мог Цезарь ли хотеть большего? Хотя его судно было не самое большое, оно подчинялось ему, пусть даже его команда состоит лишь из него одного; уж если он хорошо с ним управлялся, то он достиг триумфа, который моралисты всех возрастов поставили бы выше побед Александра.
Этот обман присутствует в каждой из небольших кают, самых симпатичных, очаровательных и восхитительных маленьких конур в мире, ненамного больших, чем старомодный альков для кровати. Они освещаются через небольшие круглые окошки, врезанные в палубу так, что для человека посвящённого потолок походит на маленький небесный свод, мерцающий от звёздного сияния. Для высоких мужчин, тем не менее место было слишком плохо приспособлено, сидячее или лежащее положение здесь обязательно при нахождении в каюте. Пусть маленькая, низкая и узкая, но эта каюта так или иначе представляет собой помещение, предназначенное для шкипера и его семьи. В то время я часто наблюдал за опрятной, милой женой, сидевшей в открытом небольшом люке, словно в двери коттеджа, занятой вязанием носков для своего мужа, или, возможно, подстриганием его волос, если он стоял перед нею на коленях. И однажды, интересуясь, как такая чета, как эта, размещается в комнате, я зашёл мимоходом вниз и был поражён шумным выходом наружу юных смолёных созданий с вишнёвыми от беготни щеками, похожих на множество кудрявых спаниелей, выскочивших из конуры.
Однажды мне стало любопытно попасть на судёнышко и вступить в разговор с его шкипером, холостяком, который содержал дом в полном одиночестве. Я нашёл его очень общительным, приятным малым, который со вкусом создал уют вокруг себя. Это было вечером, и он пригласил меня вниз в своё святилище на ужин, и там мы уселись вместе, как в подвале, словно пара устриц в коробке.
«Хе-хе, – хихикнул он, встав на колени перед толстой, сырой маленькой бочкой с пивом и поднеся треугольный кувшин к кранику. – Ты видишь, Джек, я держу все вещи здесь, и мне одному хорошо. Как раз перед тем как ложиться спать, неплохо бы принять чашечку на ночь, ты знаешь, а, Джек? Здесь и сейчас почмокай это, мой мальчик, хочешь покурить трубку? Но остановись, позволь нам сначала поужинать».
И затем он подошёл к небольшому шкафчику, висевшему напротив, что-то недолго поискал в нем и обратился к нему с фразой: «Что хорошего здесь, чем поприветствуешь?» – после чего появились хлеб, маленький кусочек сыра, немного ветчины и фляга с маслом. И затем на своих коленях уложил доску, организовав стол с пивным кувшином в центре. «Почему у стола всего лишь две ножки? – сказал я. – Позвольте нам сделать четыре».
Так мы разделили тяжесть от стола и вместе весело поужинали на коленях.
Он покрылся старческим румянцем, его загорелые щёки покраснели, и моей душе стало хорошо от вида пивной пены, пузырящейся у него во рту и искрящейся на его каштановой бороде. Он так походил на большую кружку пива, что я почти испытывал желание взять его за шею и опрокинуть.
«Теперь, Джек, – сказал он, когда ужин был закончен, – теперь, Джек, мой мальчик, не покурить ли? Хорошо, тогда набивай». И он вручил мне кисет с табаком из тюленьей кожи и трубку. Мы сидели вместе, курили в его маленьком морском кабинете, пока он не начал сильно напоминать место временного пребывания душ в Тофете, и, несмотря на румяный нос моего хозяина, я едва мог разглядеть его за дымом.
«Хе-хе, мой мальчик, – затем сказал он. – Я никогда здесь не ошибаюсь, говорю тебе: я выкуриваю их всегда каждую ночь перед тем, как лечь спать».
«И где вы будете спать?» – сказал я, оглянувшись и не видя признака кровати.
«Сон? – сказал он. – Я потому сплю в своём жакете, что это лучшее покрывало, и я использую свою голову в качестве подушки. Хе-хе, забавно, не так ли?»
«Очень забавно», – согласился я.
«У нас есть ещё немного пива? – сказал он. – Ещё много». – «Хватит, спасибо, – сказал я. – Я полагаю, что пойду», – из-за табачного дыма и пива у меня появилось желание вдохнуть свежего воздуха. Кроме того, моя совесть укорила меня за то, что таким способом я бесплатно насладился едой.
«Сейчас не ходи, – сказал он, – не ходи, мой мальчик, не выходи на сырость, послушай совет старого христианина, – кладя свою руку на моё плечо, – не делай этого. Видишь ли, выйдя сейчас, ты избавишься от действия пива и снова станешь бодрым, но если ты останешься здесь, то скоро тобой овладеет небольшая дремота».
Но, несмотря на эти посулы, я пожал руку хозяина и отбыл. Из засвидетельствованного мною в доках не было ничего более интересного, чем немецкие эмигранты, попадающие на борт больших нью-йоркских судов за несколько дней до своего отплытия, чтобы заранее уютно устроиться перед путешествием. Выделялись старики, шатающиеся от старости, и маленькие грудные дети, смешные девочки в ярких застёгнутых корсажах и проницательные мужчины средних лет с расписными трубками во рту, все вперемешку, толпами по пять, шесть, семь или восемь сотен человек на одно судно.
Каждый вечер эти соотечественники Лютера и Меленктона собирались на баке, чтобы петь и молиться. И их звонкие гимны, отражающиеся эхом среди переполненной погрузки от высоких стен доков, возвеличивали и вдохновляли каждого из слушателей. Закрыв глаза, можно было решить, что находишься в соборе.
В море они соблюдали этот обычай неукоснительно и каждую ночь в собачью вахту пели песни Сиона под аккомпанемент большого океанского органа: религиозный обычай религиозного народа, который таким способом шлёт свою аллилуйю впереди себя как приветствие незнакомой земле. И в этих трезвых немцах моя страна видит самую организованную и ценную часть своего иностранного населения. Именно они увеличили население её северо-западных штатов и перенесли свои плуги с холмов Трансильвании на прерии Висконсина, и засеяли пшеницей с Рейна берега Огайо, вырастили зерно, которое, в сотни раз возросшее, даст им возможность вернуться к своим родственникам в Европе.
Если есть какое-то
